За последние пару недель образовательную сферу сотрясло сразу несколько скандалов, связанных с нападением школьников на сверстников и учителей. По стране пошли разговоры об усилении мер безопасности в учебных заведениях. Однако на Южном Урале не склонны объединять случаи, произошедшие в разных регионах (Перми, Улан-Удэ и Челябинской области). Более того, считают, что нынешние дети еще менее кровожадны, чем их сверстники советских времен, например. Чем живет сегодня образовательная система на Южном Урале? Как педагогам приходится адаптироваться к изменившемуся менталитету школьников, которые теряют внимание к предмету уже через 3–5 минут? Когда прекратится бесконечный поток желающих выучиться на экономиста и юриста? Об этом и многом другом беседуем с министром образования и науки Челябинской области Александром Кузнецовым.

— Александр Игоревич, 1 февраля запускается услуга «запись детей в школу через Госуслуги». То есть времена, когда для записи ребенка люди очередь занимали, как за десятым айфоном, чуть ли не за несколько дней — дело прошлое?

— «Госуслуги» значительно упрощают процедуру. Сроки приема документов остаются неизменными. С 1 февраля начинается прием документов по месту жительства, а потом летом, как прописано в федеральном законе, — на свободные места не по месту жительства. Процедура, мне кажется, достаточно простая. Мы уже принимали документы в электронном виде, но через наш образовательный портал, сейчас добавилась возможность сделать это через «Госуслуги».

— Если отталкиваться от слов «по месту жительства», правильно ли я полагаю, что если в один класс запишутся 50 детей, то школа будет обязана все 50 и взять?

— Ну в классе-то точно 50 детей не будет. Если возьмут 50, то будет два класса по 25 (улыбается). Некоторое переуплотнение, конечно, возможно, 27–30 детей в классе может быть, в этом нет ничего критического. Наполняемость класса на качество образования не влияет никак. В коррекционных учебных заведениях — это важный фактор в зависимости от патологии ребенка, а в общеобразовательных школах может быть хоть сколько детей. Вспоминаю времена, когда я был директором 41-й школы в Курчатовском районе. Открыл альбом строительный, там написано: школа на 30 классов по 40 человек. И нормально.

Такую «классно-урочную» форму обучения разработал Ян Амос Коменский еще в 16-м веке. Мы придерживаемся ее до сих пор. Он обучал в классах и по 100 человек, и ничего страшного в этом не было. Здесь главное — вопрос технологий и компетенций педагога, а не наполняемость класса.

Так что ожидаем, что прием будет проходить более организованно. А там, где дети еще не прописаны в новых микрорайонах, нет проблем. Документы принимаются, утверждается факт проживания ребенка на этой территории. В крайнем случае придется донести какие-нибудь бумаги, подтверждающие право собственности на квартиру.

— Южноуральцы охотно постигают новые технологии или по старинке несут кипу документов в школы? Что практика показывает?

— По старинке уже все меньше и меньше, и это правильная история. Это просто удобно. У меня в смартфоне стоит приложение «Госуслуги», через него хоть штрафы, хоть коммуналку платить, хоть налоги — все что угодно. Мы в тесной связке работаем с нашим министерством информационных технологий и связи и непосредственно с министром Александром Сергеевичем Козловым. Он же тоже заинтересован в приросте, потому что это заложено в индикативные показатели по его ведомству.

Жители региона должны чаще пользоваться электронными сервисами. 

И у нас в этом плане позитивная динамика, во многом обеспечивающаяся за счет систем образования. Потому что в нашей системе достаточно большое количество людей. Это не только школьники, но и их родители, сотрудники. 

Образование сегодня — это больше ста тысяч сотрудников, около 750 тысяч детей (от дошкольников до студентов), ну и плюс родители, которые тоже активно нашими сервисами пользуются: ведут электронные дневники, журналы.

— Нелегко детям нынче, из электронного дневника страницу с плохой оценкой не выдернешь.

— Теперь так не ухищряются. Проблема в другом: у нас еще не все школы достаточно оперативно вносят информацию о текущей успеваемости детей. Над этим работаем, отслеживаем. Хотя сейчас есть сервисы и программы, которые автоматически проверяют знания ребенка и тут же сами заносят оценку в дневник.

— Без какого-либо вмешательства учителя?

— При тестировании, например. Прошел ребенок тест, компьютер рассчитал балл и по интернету отправил оценку. Это пока еще редкие вещи, но постепенно они входят в практику.

— Моя близкая подруга как-то пожаловалась, что 9-летнему сыну никак не может привить любовь к чтению. Чего только не предлагала: и книгу вместе выбрать, и картинки красочные, и про героев современных; на три страницы хватает внимания, и все. От многих специалистов также слышал, что у нынешних детей клиповое мышление: полистали соцсети 5 минут, тут же переключились на игру, спустя некоторое время уже мультик смотрят. Не хватает внимания и терпения заниматься долго одним делом. Если переложить это на процесс обучения, как меняются методики? 

— Проблему нужно рассматривать с нескольких сторон. Во-первых, есть вопрос формы подачи информации. Книга может быть бумажная, может быть электронная — я сам читаю их сейчас в пропорции 50 на 50. Но покупаю электронные еще и потому, что они дешевле. В книжном магазине ты платишь не столько за контент, сколько за бумагу. 

Появились новые формы подачи информации через гаджеты, ну и хорошо.

А вот что касается содержания, не могут много страниц прочитать, рассеивается внимание… Это еще зависит от того, насколько книжка хорошая. Сейчас так много литературы, как и фильмов, что, во-первых, все ни прочитать, ни посмотреть невозможно, а во-вторых, и не следует. Перед Новым годом ходили в кино семьей, полчаса просидели и ушли — ну невозможно смотреть, я сейчас даже название не вспомню. 

То же самое и с книгами. Если раньше книгу издавали, то это однозначно была хорошая продукция. Она проходила через издателей, корректоров. А сейчас такое море книг, что неудивительно, что дети от них отказываются. Кто угодно что угодно может написать и издать самостоятельно. Меня эти доморощенные таланты регулярно закидывают своими «шедеврами». Однажды по электронной почте аж трехтомник прислали с сопровождающим текстом: «Александр Игоревич, я такую замечательную книгу написал, давайте ее во все школы Челябинской области в библиотеки поставим». Я ее открыл, там бред какой-то! А человеку кажется, что он великое дело сделал. 

Сейчас можно получить море информации разными путями, и не всякая книга ребенку вообще нужна. А вот если книга зацепит, я уверен, что он не оторвется от нее. По своим детям вижу.

Еще один аспект, который нельзя не учитывать: действительно, восприятие у людей начинает меняться. Если раньше было невозможно то или иное содержание литературного произведения донести иначе как через текст, то сейчас это можно сделать через аудиопрослушивание, видеоряд. И это может быть более информативно, если произойдет комплексное восприятие информации. Зачем писать про «красное зарево», когда его можно показать? Зачем какие-то другие вещи через текст излагать, когда их можно продемонстрировать? Сейчас для этого есть все возможности.

— Так всякое воображение пропадет у ребенка. Зачем пытаться что-то представлять, когда тебе разжевали и в рот положили.

— Вспомни великий фильм Федора Бондарчука «Война и мир». Мы были школьниками, и нас водили в кино на все четыре серии. На эпизоде, когда князь Андрей вокруг дуба круги наворачивал в мыслях, я чуть не уснул. Сейчас-то это все можно сделать интенсивнее, быстрее и донести до ребенка, да и в принципе до любого человека, информацию более продуктивно. Если бы Лев Толстой был сейчас жив, возможно, он бы по-другому свою «Войну и мир» изложил: с иллюстрациями, видеорядом. Все вполне возможно.

— В связи с этим меняется ли форма подачи информации детям на уроках?

— Конечно! Я сейчас про художественную литературу говорил. Но это же касается и учебной литературы. Современные технологии приходят в образовательные учреждения, и надо отметить, что только проверенные. Не все, что нас окружает из технического мира, нужно в школу тащить. Даже те же самые гаджеты, wi-fi. Надо с этим осторожно. Сейчас правительственная комиссия на федеральном уровне изучает неионизирующие излучения. Мы же до конца не знаем степень влияния на человека всех электроимпульсов, которые нас окружают. Есть краткие рекомендации, что не надо смартфон у головы держать долго или на ночь класть рядом с собой. Но эти опасения не изучены. Сейчас этим озаботились, я думаю, в конечном итоге это выльется в какие-то рекомендации со стороны Роспотребнадзора. 

Для школы это актуальная история, школа должна быть достаточно консервативна. Мы, конечно, не медики, не видим тяжелых последствий своих ошибок, но они могут всплыть через много лет. 

Поэтому мы, как и медики, не должны ошибаться. Использовать только апробированные методики.

— Как выглядит современный урок?

— Видеоряды используют все в большем количестве. Повторюсь, на 80% мы визуалы. Оставшиеся 20% приходятся на уши, тактильные ощущения. И если мы визуальную информацию подаем более эффективно, наверно, это хорошо. Речь не только о показе видео на экране. Используются 3D модели, видеомодули. Информация быстрее усваивается, и это нормально для современного человека. Объем информации растет в геометрической прогрессии. Всю ее впихнуть невозможно, но современный ребенок обладает большим объемом информации, нежели его сверстник лет 10–20 назад. Можно поспорить о качестве, конечно, но количественно больше в разы. И дети её быстрее всасывают.

— А мне кажется, при таких информационных потоках данные в голове-то и не застаиваются. Увидел картиночку, «лайкнул», пошел дальше листать, про эту моментально забыл.

— Есть такой факт, и роль педагога в этой жизни существенно поменялась буквально за последние годы. Раньше учитель был этакий «светоч знаний». Может быть, и утрирую, но можно вспомнить «Филиппок» Толстого, как он шел по снежной целине в больших валенках, чтобы добраться до школы и послушать умного учителя, потому что больше слушать было некого. Сейчас роль учителя другая, потому что он не в состоянии обладать всем массивом информации, окружающей ребенка. Да он и не нужен как передатчик этой информации, потому что ребенок может ее получить в интернете. 

Сейчас очень важно учителю быть навигатором, лоцманом в море информации. Он должен научить ребенка самостоятельно добывать информацию, отсеивать лишнее, избавляться от мусора, оставляя рациональное зерно. 

Именно на это, кстати, нацелены федеральные государственные стандарты. Потому что главное — учиться всю жизнь, я бы так сказал.

— Кстати, недавно читал, что какая-то комиссия при ООН предлагает ввести программу непрерывного обучения, чтобы и в старости люди осваивали какие-то профессии, например.

— По факту это уже вводится. Если говорить чиновничьим языком, у нас есть федеральные индикативы, в том числе обязательные для Челябинской области. У нас считают людей в возрасте до 65 лет, которые проходят через те или иные образовательные программы — по повышению квалификации, переподготовке и так далее. Если раньше педагог должен был подтверждать свою квалификацию раз в пять лет, то сейчас раз в три года. Я думаю, и этого недостаточно, потому что, если ты хочешь быть профессионалом, квалификацию нужно непрерывно повышать. А базового образования для всей последующей жизни явно не хватит. То, что мы учили в школе, в вузе, — это во многом неактуальная история. Эти знания уже устарели.

— Сколько ж времени надо на все: этого обучи, этому внимание удели, тетради проверь, журналы заполни, а еще надо успеть подготовиться к следующему уроку и мужу (условно) борща наварить.

— Таковы требования к человеку. Есть закон ускорения исторического развития. Жизнь-то быстрее развивается. Мы по объективным причинам живем быстрее хотя бы в силу того, что население Земли увеличилось кратно. Еще 150 лет назад на планете проживало около двух миллиардов человек, сейчас к восьми подбираемся. И контакты между людьми ускорились, их стало больше. Они возможны с любым человеком в любой точке земного шара, пусть и виртуально. 

В любом случае объективное ускорение развития исторического развития способствует тому, что мы сами вынуждены жить быстро. Это надо просто воспринять как объективную реальность. Мы никуда не денемся от этого.

— Не могу тогда не спросить, а откуда берутся в таком случае все эти «поножовщины», если все развивается так, как надо?

— Я не покривлю душой, если скажу, что раньше такого было не меньше. Когда я был школьником, иметь перочинный ножик в портфеле считалось классно. Игра в ножички после школы, когда ты его в круг воткнул или метнул куда-то, была неотъемлемым атрибутом нашей жизни. Ты, наверное, и не помнишь такое.

— Чего это не помню-то. У меня, правда, родители отбирали регулярно.

— А мы играли. И кусок земли с травой вырезали, и узоры на лавках, и в песок метали.

— Землю резать — не людей.

— Посягать на жизнь человека, да, плохо. Но это во все времена плохо. Мне кажется, что дети стали не хуже, а только лучше. Я могу, наверное, в качестве примера привести роман «Повелитель мух» известного английского писателя, лауреата Нобелевской премии по литературе Уильяма Голдинга. 

— Прекрасная книга!

— Замечательная, но в ней описываются страшные вещи, на которые пошли дети. И не сегодняшние. Роман в 1950-е годы написан. Так что ничем те дети не были лучше. 

Меня как педагога глубоко напрягает, когда взрослые начинают всячески потакать и ставить во главу угла права ребенка. Причем воспринимая их совершенно неадекватно, считая, что это право на все, что он хочет.

Это неправильно. Нельзя давать ему все и все разрешать. Хотя есть педагогические теории, утверждающие обратное. Жан Жак Руссо, по-моему, «защитник вольностей и прав», ратовал за теорию раскрытия человеческих способностей, которые заложены с детства. Он считал, что у ребенка все есть, а задача педагога — все это раскрыть. И если ребенок чего-то захотел, не надо ему мешать, а просто дать. Но это ведь только одна из теорий, есть же и масса других. (Улыбается.) На мой взгляд, более продуктивных, эффективных и доказавших свою жизнеспособность. 

После нападений в школах студенты-психологи проведут семинары для родителей в Челябинске

 

 

Ребенок должен трудиться. Однозначно воспитываться в коллективе. Мы все как люди сформировались в коллективе. Мы есть то, что нас окружает. Если рядом люди асоциальные, то и ты, скорее всего, асоциальным станешь. Это важно, чтобы у ребенка было адекватное окружение. 

 

Если говорить о педагогах, то они должны понимать: когда взросление наступает у ребенка, когда вокруг него развиваются конфликты. Насколько они серьезные. Я же тоже в школе дрался, порой до крови. Но, слава богу, судьба от тяжелых последствий уберегла. А вот два моих сверстника по двору, к сожалению, стали рецидивистами. Один из них уже покойник. Я с ними дружил в начальной школе, и если бы мы с семьей не уехали из Челябинска, кто знает, как бы моя судьба сложилась? На мой взгляд, сейчас люди более воспитанные, чем тогда.

— Но некая истерия в обществе все же есть.

— Она есть в силу того, что порой раздуваются такие вещи, которые раньше бы и не раздували. С нынешними технологиями информация разносится на раз-два. Не могу удержаться, чтобы не укорить коллег твоих по журналистскому цеху. Пермь, наш случай в Сосновском районе и Улан-Удэ, и многие журналисты стали связывать все эти истории. Я говорю: «Коллеги, здесь вообще ничего похожего нет за исключением того, что это все с детьми произошло. Все остальное по-разному». В Перми напали на учителя из-за неприязни, потом накинулись на других учеников; в Улан-Удэ все было спланировано: коктейли Молотова и топор были спрятаны за батареей за неделю до трагедии; а у нас межличностный конфликт двух школьников. 

Проблема-то даже не в школьниках, а в педагогах. 

В тех двух случаях дети были вменяемыми, из приличных семей; а в нашем у детей были проблемы с психикой. Конфликт развивался давно, все эти видели, а педагоги никак особо не реагировали. В итоге и дошло до того, что один схватился за нож. Так что в сосновской истории, на мой взгляд, недоработка педагогического состава, но их (учителей) там в принципе меньше — 10 человек, школа маленькая. (На секунду задумывается.) Но это еще более усугубляет ситуацию, потому что там все друг друга знают, и не только в школе, но и в поселке. Один другого старше на полтора года. И старший третировать младшего начал давно. Где вообще взрослые-то были? Почему не вмешались в ситуацию? Любой конфликт когда-то разрешается, но он может разрешиться и плохо.

На мой взгляд, есть еще проблема со слабой психологической подготовкой наших педагогов. Говорят, что в каждой школе психолог нужен. Во-первых, нереально, во-вторых, не надо. Надо просто регулярно повышать квалификацию педагогов, которые ежечасно общаются с детьми. В вузах и колледжах они, конечно, учили психологию. Но сколько времени-то прошло. Сейчас психология вообще другая, и, если педагог будет ориентироваться на свои вузовские знания, он попросту отреагирует на конфликт неадекватно. 

— С детей перейдем на более зрелую аудиторию. Опять-таки, если отталкиваться от 1 февраля, завершается регистрация участников на сдачу ЕГЭ-2018. Русский язык и математика — обязательные, остальные предметы по выбору. Но есть традиционная беда, что после школы все идут учиться на юристов и экономистов, и государство на это реагировать начинает: с осени прошлого года Министерство образования и науки Российской Федерации запретило заочную форму обучения юриспруденции для поступающих школьников. Плюс бюджетное финансирование высшего юридического и экономического образования серьезно сократилось…

— …Желающих, правда, меньше не стало. Но это понятно, массовое сознание резко не меняется. Пройдет еще немало лет, прежде чем до родителей, которые во многом определяют судьбу будущего ребенка, дойдет, что в бесконечной штамповке юристов и экономистов нет никакого смысла. Пусть их будет меньше, но они будут лучше. А сколько их еще в 90-е наклепали, ну это вообще ни в какие ворота не лезет.

— Никто не работает, но все знают законы. А вопрос-то у меня следующий. Совершенно очевидно, что государство заинтересовано в реформе сознания, потому что иначе происходящее негативным образом сказывается на производительности труда, в конечном счете — на экономике. Но заинтересованы ли в этом вузы? Я поясню: Минобр запрещает учить на юриста заочно. В ответ на это, например, РАНХиГС вводит очно-заочную форму! Мол, «вы приходите, мы вас научим, а уж трудоустроитесь вы или нет среди уймы юристов, не наше дело, нам зарабатывать деньги надо». Не считаете это своего рода «наперсточничеством»?

— Деньги, конечно, показатель. Бюджетных мест на экономическом и юридическом факультетах мало, желающих учиться много. Кто будет отказываться от притока внебюджетных средств, которых всегда не хватает? Я не только про вузы — денег не хватает в школах, больницах, библиотеках, все бьются за эти ресурсы. Поэтому, если вуз предлагает новые формы и программы обучения, я в этом проблемы не вижу.

У нас колледжи, например, вообще многопрофильными стали. Нет отдельной учебы на юриста, экономиста, станочника, повара или еще кого-то. Сейчас практически в любой точке Челябинской области есть заведения, которые готовят по любому спектру специальностей гуманитарного или технического профиля. Это нормальная история, когда крупные юридические лица способны на рынке образовательных услуг поменять структуру подготовки своих выпускников.

— Вы знаете, мой знакомый на днях открывал свое ИП. Не успел еще документы на руки получить, начали из банков названивать с предложениями завести у них расчетный счет. Вот как стервятники, ей-богу. По 15 звонков в день, от некоторых банков не по разу. Я тут вижу прямые аналогии. Как у населения поменяется менталитет, если учебные заведения буквально завлекают клиента. Запретили заочку — открыли новую форму, еще что-нибудь изменят в законе — новую лазейку найдут.

— Да это нормально! Это ведь может быть вторым образованием, людям не всегда хватает правовой или финансовой грамотности. Другое дело, насколько это качественное предложение. Но это уже потребителю выбирать. Меня в свое время удивила одна история. В 2012 году я был в бизнес-школе Манчестера. Достаточно известная структура, негосударственная. Я спрашиваю: «Слушайте, кризис же был в 2008–2009 годах, наверняка у вас количество учащихся уменьшилось, обучение-то ведь платное, а люди без работы сидят». Говорят: «Не-не-не, в эпоху кризиса у нас все как раз хорошо. Потому что все уволенные люди достают свои заначки и идут к нам учиться. Они понимают, что кризис рано или поздно закончится и будет востребован работник с более актуальными знаниями».

— А у нас в очередь в службу занятости становятся.

— А у нас человек заначку начинает проедать, ожидая, что кризис закончится, власть даст еще больше денег на какие-нибудь пособия, и у всех все будет хорошо. У нас в массе, к сожалению, другой менталитет. Хотя, подчеркиваю, ситуация начинает меняться. И когда образовательная организация формулирует внятное предложение, я в этом вижу только плюс. 

Стать профессионалом однажды и на всю жизнь, один раз получив диплом, невозможно.

Сравни журналиста Кондрашова с журналистом 50-летней давности. По сути дела, в твоей работе сейчас несколько профессий: ты не только можешь говорить, формулировать мысли, писать, ты можешь и с техникой общаться. А тому журналисту нужны были помощники: условно — стенографистка для записи беседы, звукорежиссер для расшифровки пленки и так далее. Ты же сейчас все делаешь сам.

— Ну в телеоператоры я, например, не лезу.

— Это пока. Хотя мы много примеров видим: тот же YouТube наводнен роликами самодельными. Тут еще и вопрос техники. Профессиональный фотоаппарат пока еще актуален, но уверен, что появятся смартфоны, которые будут снимать не хуже.

— Давайте немного о вас. Если говорить о злободневном, то 2018 год стартовал с ухода сразу двух министров: экологии и здравоохранения. Случаи, как и со школьниками, разные, но уход главы минэкологии Ирины Гладковой многие связывали с многочисленной критикой в адрес возглавляемого ею ведомства. Образование — та сфера, на которую традиционно идет шквал обвинений. Но вы-то при двух губернаторах продолжаете работать. Хорошо получается?

— Есть люди, которые в правительстве и подольше меня работают. Я всю жизнь находился в системе образования. Я люблю эту работу и счастлив, что занимаюсь любимым делом. Не чиновничьим, а образовательным.

— Тут бы поставить точку, но мне не дает покоя на мой взгляд участившаяся активность силовых структур, которые шерстят властные коридоры вдоль и поперек. Приходит на ум поговорка: «Был бы человек, а статья найдется». Как работается в таких условиях? Не чувствуете прессинг в свой адрес?

— С точки зрения коррупционной составляющей, что ли? Чего уж греха таить, с бухты-барахты не шерстят. Если есть факты коррупции, эти вещи надо пресекать. Да, где-то, наверное, перегибают палку, в погоне за взяточниками не обращают внимания на более серьезные проблемы. Но, анализируя ситуацию сейчас, я думаю, что ситуация выстроена. Возможностей украсть бюджетных денег практически не осталось. И это здорово, потому что мы меньше зависим от произвола тех или иных должностных лиц. Неважно, министр это или какой-то клерк. 

Система выстроена так, что любой промах завтра или послезавтра будет явным. 

Мы видим, что даже в силовых структурах находятся такие персонажи. Недавний пример, как сотрудник полиции начал в интернете хвастаться дорогим автомобилем, который он явно на свою зарплату купить не мог. Нынешняя система выстроена так, что если ты решил сдуру что-то украсть, то ты обязательно сядешь. Надо просто с такими людьми бороться. Я, например, ни за что не боюсь. Общаюсь регулярно с нашими правоохранительными структурами.

— То есть вопросы-то задают?

— Ну это без сомнений. У нас самое финансово емкое министерство. У нас постоянно идут проверки. Контрольно-счетная палата, Росфиннадзор, сейчас заканчивает работу управление федерального казначейства, полпредство проверяет, главное контрольное управление, налоговые органы. Также, как и остальных, проверяет Госпожнадзор, Роспотребнадзор, Ростехнадзор, Энергонадзор. У нас много надзирающих структур. Я не готов оценить необходимость такого количества проверок. (Смеется.) 

На мой взгляд, в стране все-таки перебор с контрольно-надзорной деятельностью, но не по части силовиков, а по части гражданских структур. Надо бы, я считаю, в этом плане серьезно подсократиться.

А что касается силовиков, со всеми общаюсь хотя бы в силу того, что являюсь распорядителем больших финансовых потоков и понимаю, почему есть внимание к министерству и ко мне, ставящему подписи под теми или иными документами. Но эта ситуация у меня дискомфорта не вызывает. Я почти всю жизнь проработал первым руководителем: директором школы, начальником городского управления образования, сейчас министром. С этим грузом ответственности уже привык жить.

Наблюдаю сейчас за некоторыми подчиненными, руководителями колледжей, которые недавно вступили в должность, вижу, как за год-два они меняются даже внешне. Я, кстати, тоже в 40 лет, когда стал начальником городского управления образования, буквально за год поседел, а потом еще и полысел. (Улыбается.) Это реально был стресс. Несмотря на 13-летний опыт работы директором школы, сразу стать чиновником муниципального уровня —  это колоссальная психологическая нагрузка. Другие объемы информации, другая ответственность. Сейчас привык уже, график работы выстроил, какие-то механизмы компенсации.

— Как компенсируете?

— Каждый день физическая культура. Спасибо нашему минспорта и коммерсантам, хороший бассейн сделали на Северо-Западе. Я туда хожу каждый день и проплываю по два километра. У каждого свой способ со стрессом бороться. У меня такой. И так уже лет 20–25, за редким исключением, когда я в командировках. Без этого невозможно, быстро сгораешь…